Вместо
предисловия
ИСПОРЧЕННЫЙ ЮБИЛЕЙ
Предисловие к этой книге, насколько мне известно,
охотно написали бы признанные мастера прозы нашего
края, которые долголетне пребывали в самых добрых
отношениях с автором предложенных здесь повестей.
Но волею судеб, будучи одним из немногих, которому
довелось подробнейшим образом узнать многие жизненные
вехи М. Кушниковой, в особенности же ее «кузбасского
периода», и коли так получилось, что мы работаем
в постоянном соавторстве в последние пять лет (ведется
совместная работа по документалистике); то предисловие
надлежало написать автору сих строк.
В этом предисловии не приводится специальный анализ
ее художественной прозы. Читатель сам выставит ей
оценку. Хотелось лишь познакомить этого потенциального
читателя с Кушниковой, «какая она есть»
и с ее нелегким творческим путем за четверть века
пребывания в Кузбассе, что само по себе тоже могло
бы составить сюжет для повести.
… Итак, некая чиновница городского управления культуры
наотрез отказалась профинансировать этот сборник.
Хотя приурочен он к солидной юбилейной дате автора
– писателя, историка, краеведа, искусствоведа. Но
мы даже не удивились: в 1999 году это уже третья
книга Мэри Кушниковой (две других написаны в соавторстве
с В. Бединым и В. Сергиенко), которой в очередной
раз не везет на любовь городских «культурных»
властей.
Сборник повестей, который мы представляем читателям,
благодаря стараниям областной писательской организации,
был своевременно введен в соответствующую программу,
но разговор в городском управлении культуры оказался
коротким: денег не дадим.
Однако, вот что странно: на мое предложение отпустить
на этот сборник хотя бы 1 (один!) процент требуемой
суммы, т. е. мизерную часть, которая могла бы окупить
хотя бы переплетные работы издательства, упомянутая
чиновница также ответила весьма нелюбезным отказом.
Простой здравый смысл подсказывал: неужели за целый
календарный год так-таки невозможно было изыскать
названный выше злосчастный один процент стоимости
всего лишь одной из трех запланированных к изданию
книг? В такую «невозможность» поверить
было бы слишком наивно…
Так или иначе, но юбилейная книга повестей Кушниковой
все-таки, - вот она. Хотя и после двадцатипятилетнего
вылеживания. Как могло случиться, что рукопись была
почти четверть века невостребована – особый вопрос.
Кое-какие «выжимки», конечно, издавались
в местном альманахе и в газетах, но всегда с большими
купюрами (надо же было «поработать»
редакторам и цензорам!). Однако даже в «усекновенном»
виде повести Кушниковой тревожили читателей. Очень
по-разному. Кого-то возмущал «некузбасский
стиль». Кого-то удивляли «интеллигентские
сюжеты». А те, кто узнавал себя в некоторых
очень типичных героях повестей, возмущались и устремлялись
жаловаться в Союз писателей и в Обком партии («Место
в памяти», 1984; «Синдром Горячева»,
1988). Был такой случай: работники одного НИИ химического
профиля так и заявили в областной писательской организации:
мы узнали себя в повести Кушниковой и просим принять
к ней «меры». В писательской организации
жалобщикам «коварно» предложили: напишите
заявление, что себя, мол, узнали в таких-то и таких-то
героях, и все же эти герои – не мы. Жалобщики озадачились,
почувствовали себя неуютно и ретировались.
Такая реакция была закономерной: повести били точно
в цель, показывая профессиональное и этическое падение
местных «научных» кадров, многолетне
подменявших науку наукообразием и наукоподобием.
Задевались, конечно, в ироничном описании автора,
традиционные чаепития и «шарфиковязания»
в рабочее время, равно и детсадовский метод оценки
работы ученого с помощью баллов, приравнивающих
культпоходы в кино к участию в международных конференциях.
Разумеется, повести актуальны по сей день. И не только
потому, что многие их «герои» не изменились
по сю пору. Сегодня в прессе, уже не таясь, постоянно
сообщается о дилетантах и аферистах, всегда подвизавшихся
на ниве науки и культуры, особенно в провинции:
газеты открыто называют имена плагиаторов и приводят
случаи наглого навязывания соавторства, поминаются
и крупномасштабные «научные» аферы былой
поры, связанные именно с Кузбассом. Сюжеты Кушникова
черпала из жизни: супруг ее Ю. А. Кушников), ныне
покойный, был известным физико-химиком, автором
множества изобретений. В Алма-Ате же, где Кушникова
проживала до приезда в Кузбасс в конце 1973 года,
ей довелось близко общаться со столичными светилами
от науки, многие из коих вели смежные работы с Ю.
А. Кушниковым. Кроме того, занимаясь техническими
переводами с 12 европейских языков, она была «своим
человеком» на академическом пятачке и многие
его бури и страсти проходили у нее на глазах.
В Алма-Атинский период автор предлагаемого сборника
также вела исследовательские изыскания, но в области
литературоведения, истории и фольклора, и ее публикации
в республиканском журнале «Простор»
и в Алма-Атинских республиканских газетах в течение
многих лет неизменно вызывали интерес читателей.
Занималась она и литературными переводами с французского,
польского, чешского, румынского, немецкого. Незадолго
до отъезда из Алма-Аты подготовила к печати сборник
ранее не переведенных рассказав Андрэ Моруа (некоторые
не переведены по сю пору), но издать их в Алма-Ате
еже не успела.
Очутившись в Кузбассе, Кушникова была «ошарашена»
(по ее словам) местными партийно-обкомовскими нравами
и обычаями. Вот уж что никому здесь не требовалось,
так это переводы Андрэ Моруа. Местный альманах «Огни
Кузбасса» в ту пору интересовался сугубо «кузбасскими
сюжетами». Был здесь в ходу термин – «кузбасский
стиль» в искусстве и «кузбасский почерк»
в культуре. Весьма простодушно Кушникова пришла
в редколлегию альманаха знакомиться. Предложила
для публикации, в частности, философские очерки,
навеянные стихами Омара Хайяма. Забегая вперед,
сообщаем: сегодня некоторые из них публикуются отрывками
и «имеют успех». Тогда же ответ был
таков: «Хайям? Так это же Средняя Азия, кому
это здесь интересно? Напишите лучше про Кузбасс,
про шахтеров…»
Но Кушникова писала лишь о том, где была «в
теме» и досконально знала то и тех, о чем
и о ком писала. Шахтеров она не знала. И потому
не писала о них. И удивлялась, почему четверостишия
Омара Хайяма – «гражданина мира» – в
Кузбассе принимают за далекий и никому здесь не
нужный «то ли казахский, то ли среднеазиатский
фольклор».
Знание языков в Кузбассе также оказалось невостребованным.
«За двадцать пять лет мне не довелось перевести
и двадцати пяти строк» - невесело шутит Кушникова.
Омара Хайяма и Андрэ Моруа ценили где-то там, в
столицах. В Кузбассе конца 70-х в основном почитали
лауреата Сталинской премии Александра Волошина и
его роман «земля Кузнецкая». Вот это
– классика, на нее и рекомендовалось равняться.
Проза Кушниковой была здесь явно не ко времени и
особенно – не к месту. В Алма-Ате, Москве, Ленинграде
она общалась с блистательными литераторами: с Ираклием
Андронниковым, Николаем Раевским, Марисом Семашко,
Юрием Плашевским, Иваном Щеголихиным. Равно – с
не менее блистательной плеядой репатриантов из Чехословакии,
Франции, Китая, Японии. По возвращению на родину
их ссылали в Алма-Ату, «с глаз подальше»
– в Москве и Питере им жить запрещалось. Так в орбите
Кушниковской семьи оказались Сергей Борисович Суворин,
внук того Суворина, имя которого вошло в историю
литературы в тесном сплетении с Чеховским; Николай
Раевский, потомок того Раевского, что в Бородино
вывел на позиции двух малолетних сыновей «для
воспитания храбрости». Николай Раевский –
славное имя, он автор нашумевших в 60-70-е годы
исследований чешских архивов потомков Пушкина и
Натальи Гончаровой («Если заговорят портреты»;
«Портреты заговорили») – тоже постоянный
гость в семье Кушниковых. Известнейший казахский
поэт и публицист Олжас Сулейменов с интересом присматривается
к ее публикациям по устному казахскому фольклору
(цикл повестей «Песни песков»).
Отъезд из Алма-Аты по настоянию врачей, запретивших
проживание на высокогорье, она сперва воспринимала
как нечто временное. В Кемерово Ю. А. Кушникова
влекли профессиональные интересы: он работал с катализаторами
для экологической очистки среды – воды и воздуха.
Сейчас, пройдя невеселый опыт пребывания здесь,
Кушникова острит, но почти без горечи: «Если
бы я знала, что проживу в Кузбассе 25 лет, я бы
выпрыгнула из самолета». Полюбила ли она Кузбасс?
Говорит: «Привыкла, любовь бывает одна, а
любила я Казахстан». Надо признать, что Кузбасс,
особенно в первые поры, был к ней неласков. Кузбасс
отвечал настороженностью на ее первоначальную неприкаянность
в нем.
Достаточно вспомнить, что по приезде долгое время
она нигде не могла найти работу. Знание двенадцати
европейских языков? Два вузовских диплома? Специализация
по искусствоведению? Властям это было неинтересно.
Впрочем, - не совсем. В те поры в областном краеведческом
музее и в тогдашней картинной галерее нередко появлялись
вакансии научных сотрудников и на дверях висели
от руки написанные объявления: «Срочно требуется
научный сотрудник». Очевидно, в надежде, что
по пути на рынок за луком и морковкой, кто-то заглянет
и скажет: «Вообще-то я работаю в детском саду,
но могу и научным сотрудником». А Кушникову
упорно на работу не принимали. Почему? «У
нее же коллекция!» – поясняли некоторые в
облисполкоме. Что, по-видимому, понимать нужно было
так: если у человека в доме картины и предметы искусства,
то в музеях работать ему – никак: вдруг из музея
да что-нибудь утащит?
О том, что в 50-е годы стараниями Кушниковой в Дрогобыче
(Западная Украина) была классифицирована и описана
для государства, а впоследствии переправлена во
Львов знаменитая коллекция польского мецената графа
Ленцкоронского, на основе которой был создан Дрогобычский
историко-краеведческий музей, в Кемерове, конечно,
не знали. Равно и о том. Как 100-тысячный книжный
фонд Буковинской митрополии в Черновцах (Украина)
Кушникова в 1948-1949 гг. взялась превратить из
развала книг на 17 языках, включая древнегреческий
и латынь, в библиотеку Черновицкого областного историко-краеведческого
музея, где по сю пору пользуются составленными ею
каталогами (см. повесть «Календарь без праздников»).
В Кузбассе для М. Кушниковой климат оказался не самым
благоприятным. Поскольку ее художественная проза
здесь литераторов не заинтересовала, - она не писала
по шахтеров, доярок, валяльщиц, аппаратчиц и ткачих
– поскольку просто таковых не знала, литературная
стезя ее была весьма терниста. Как уже было сказано,
за 25 лет в Кузбассе опубликовано четыре или пять
ее повестей и сколько-то отрывков из неопубликованного.
Поскольку тем не менее Кушникова была автором множества
журнальных и газетных проблемных, притом не вовсе
лицеприятных публикаций, в писательской среде появился
некий штамп: Кушникова – публицист. И получилось
так, что ее публицистические очерки на темы культуры,
краеведения и сохранения памяти, как этической категории,
пользовались куда большим «спросом»,
чем ее проза. Особенно выделялся цикл публицистики
о «кузнецких днях» Ф. М. Достоевского
и о сбережении и восстановлении памятников истории
и культуры, в частности, так называемых «культовых
сооружений». Однако же, в Союз писателей России
Кушникова прошла в 1997 году именно по секции «проза»,
послав на суд в Москву книги «Черный человек
сочинителя Достоевского», «Загадки провинции»
и повести «Место в памяти» и «Синдром
Горячева». Почему так долго затянулся прием
в Союз? Ей не предлагали, а она не поднимала этого
вопроса, отчасти чувствуя атмосферу 70-80-х годов,
зараженную ксенофобией и антисемитизмом и пронизанную
всепроникающим взором цензуры и Обкома партии. Просвет
появился только в 90-е, и все же до последнего дня
Кушникова все еще сомневалась…
Публицистика открыла ей дорогу в местную журналистику.
На ее счету за последние двадцать лет около 500
газетных и журнальных публикаций, а также годичных
телевизионных и радиоциклов. Кузбасская журналистика
в 70-80-е годы, еще в значительной мере отравленная
сталинизмом, являла собой удручающее зрелище. Об
истории местной газеты «Кузбасс» за
20-50-е годы мы писали в первом томе «Страниц
истории города Кемерова», но протоколы партийных
заседаний редакции и в более поздние времена, когда
Кушникова уже проживала в Кузбассе, тоже вызывают
гнетущее чувство. О первой поре своего «барахтания»
в местной журналистике Кушникова без зла, но с достаточной
долей иронии, вспоминает «забавные случаи»:
так, одна из ее публикаций о традициях народного
творчества в Кузбассе оказалась подписанной… известным
кандидатом исторических наук, здравствующим по сю
пору. А получилось так: вернувшись из поездки по
области, Кушникова, окрыленная тем, что удалось
обнаружить зачатки настоящего народного художественного
промысла принесла в газету статью, но заведующая
отделом, с которой она сотрудничала, участливо ей
сказала: «У вас нет подписи, вам бы легализоваться
надо. Вот если бы имели научное звание или были
заслуженным работником культуры – другое дело…»
(см. повесть «Ворожба на новолуние»).
Получалось, что на исторические, литературоведческие
и искусствоведческие темы Кушниковой писать не полагалось.
И отдали ее рукопись на рецензию ученому-историку.
Невдолге статья появилась в газете под его именем.
Кушникова позвонила «автору» – узнать
как ему понравилась ее статья, им подписанная. Историк
добросовестно статью похвалил и сказал, что «в
ней править было нечего». И опять же получалось,
- править было настолько нечего, что ученый не усумнился
и – подписал. Так выглядела в 70-е годы журналистика
«по-кузбасски». Как выглядела наука
«по-кузбасски», Кушникова изучила на
рубцах, что год за годом изувечивали сердце ее супруга,
нашедшего кончину от невостребованности своего дара
выдающегося ученого. Когда вспоминает о нем, Кушникова
никогда не говорит «он умер», а – «он
погиб» (см. повести «Календарь без праздников»,
«Путешествие втроем», «История
болезни», «Ворожба на новолуние»).
Ныне широко известна и другая история. Как-то, когда
Кушникова уже работала на местном телевидении, Кузбасс
посетила бригада телевизионщиков из Москвы, которая
готовила передачу о Кузбассе для «Клуба кинопутешественников»
Сенкевича. Передачу построили на материалах Кушниковой,
с которой московских телевизионщиков познакомил
тогдашний председатель телерадиокомитета Ю. А. Вишневский.
И на грех попала Кушникова в кадр. Рассказывала
о культурных традициях Кузнецкого края, о которых
тогда как-то не принято было поминать, поскольку
бытовала такая строго насаждаемая партийной элитой
легенда: Кузбасс – детище 30-х годов и великих строек,
и история его, хотя и начинается с достоисторической
Томской писаницы, содержит досадное белое пятно
вплоть до революционного движения в Кузбассе. Кушникова
об этом сказала. Через несколько дней после московской
телепередачи в газете появился пасквиль под названием
«Так что же нам показали?». В статье
ныне покойного автора утверждалось, что Кушникова
едва ли не авантюристка, никаких языков иностранных
она не знает, никакого высшего образования у нее
нет и что на ЦТ не к тому человеку обратились и
вообще передачу показали зря. И пришлось Кушниковой
обратиться к тогдашнему редактору газеты Николаю
Бурыму и выложить перед ним обойму вузовских дипломов
и справок из Академии наук КазССР о трудовой деятельности.
Редактор конфузился и пообещал «пасквилянта»
какое-то время не публиковать (кстати, слово свое
сдержал). Опровержение же напечатать отказался:
«У нас это не принято, какие уж в наши дни
«сатисфакции» …». Напомним, -
в ту пору о защите чести и достоинства еще помина
не было, а о судах по поводу возмещения морального
ущерба кто бы еще тогда и подумал…
И здесь – анекдотическая часть этой истории. Пасквилянт
оказался на редкость инициативным: он разослал свой
опус во все редакции ЦТ. Реакция московских телевизионщиков
не заставила себя ждать. Возмущенные создатели передачи
в долгу не остались - – течение чуть ли не двух
месяцев «по многочисленным просьбам телезрителей»
ЦТ выдавало в эфир злосчастную передачу, порой,
по два-три раза в неделю, в дневное и вечернее время,
естественно к «радости» пасквилянта…
Бои местного значения этим не ограничивались. В 90-е
годы о них уже было написано немало. Четкое отражение
нашли они и в книге повестей, предложенной вниманию
читателя. Наиболее памятными являются чуть ли не
детективные ситуации, связанные с отстаиванием от
сноса «Дома Достоевского» и кемеровского
«Дома Губкиных», равно и других памятников
истории и культуры в Кузнецке, Мариинске, Кемерове
и прочих городах и селах Кузбасса; «не на
жизнь а на смерть» шла маленькая война по
пробиванию выставки ныне почившего всемирно известного
художника-примитивиста Ивана Селиванова в Кузбассе,
которого местные власти энергично стремились упечь
в дурдом, и упекли- таки в «богадельню»,
т. е. в дом для престарелых в поселке Инском. Эти
и многие другие истории (см. повести «Чевенгольский
праздник», «Маленький дачный роман»
и др.), в эпицентре коих фатально находилась М.
Кушникова, начальством не забывались и считались
дерзкими и тревожными для них акциями. В 90-е годы
многих былых начальников поснимали, но даже лишенные
уютных кабинетов, они по сей день снуют по коридорам
власти, нет-нет, а забегая в начальственные кабинеты,
чтобы пожаловаться на очередные книги Кушниковой,
на ее «антисоветизм» и желание «опорочить
нашу историю» (см., в частности, «Ворожбу
на новолуние»).
Историко-краеведческие книги Кушниковой в 80-х годах
выходили со значительной цензурной правкой, которая
порой даже меняла смысл написанного, но публицистичность
и эмоциональность очерков все равно пробивались
сквозь препоны, что их автору никак любви не добавляло.
Памятуя о временах, когда дозволялось лихим пером
править «зловредного» автора, бывшие
цензоры и сегодня, бывает, еще пишут жалобы на новые
ее книги, утверждая, что ей требуется «твердая
редакторская рука» и призывают к пристальному
контролю за тем, что выходит из-под ее пера.
«Все это мы уже проходили». Даже в неизмеримо
более либеральной Алма-Ате в конце 60-х годов, например,
была заколожена безобиднейшая книга того же автора
о флоре и фауне Казахстана – «Коломун-Трава».
Тогдашний уважаемый цензор чрезвычайно хвалил книгу
за то, что легко и с интересом читается, но поставил
автору в вину, что в этой работе – забавные истории
приводятся не только о полезных, но и о вредных
растениях и животных, «полчища коих угрожают
развивающемуся социалистическому сельскому хозяйству,
что играет на руку империалистам» (дословно
из рецензии)…
В Кузбассе же вообще предпочитали не объяснять, почему
те или иные акции Кушниковой «не ко двору»,
и при завидной простоте местных нравов незатейливо
писали доносы по инстанциям (некоторые из них приведены
нами в приложениях к нашим книгам). Писали в КГБ,
критиковали на партийных собраниях, куда Кушникову,
как непартийную, конечно, не приглашали, обсуждали
в ее отсутствие «неблагонадежность»
ее поступков и статей (одно из обвинений в «настораживающей
безидейности» Кушниковой нам недавно довелось
обнаружить в архивном фонде газеты «Кузбасс»).
В 90-е годы – «время вздохнуло». С цензурой,
по крайней мере номинально, как будто было покончено.
И на повестке дня встала честная, без прикрас, документалистика.
В 90-е годы Кушниковой (в том числе и в соавторстве)
опубликовано около 5000 книжных страниц документально-публицистических
материалов по истории края. Разумеется, книги приветствуются
далеко не всеми. Ортодоксально настроенные былые
идеологи, к коим относится и небольшая часть журналистов
и писателей и, конечно же, чиновников, ныне возмущаются
даже самим фактом опубликования тех партийных документов,
которые раньше были малодоступны или недоступны
вовсе. За последние пять лет то и дело возникали
полемики, звучали предложения вообще остановить
публикацию документов. Полагаем, призывы – тщетны.
Слишком поздно зазвучали. Вернуться к старым временам
вряд ли удастся, даже при пламенном стремлении многих-иных.
Все, сказанное выше, как нельзя лучше объясняет,
почему сегодня, как и двадцать лет назад, в чиновных
кабинетах, по иронии судьбы нередко занятых едва
ли не теми же самыми далекими от культуры особями,
работы Кушниковой по прежнему не в чести. И даже
для сравнительно «безопасной» книги
прозы, предназначавшейся к публикации еще в брежневские
«мирнейшие» времена, в городских культурных
инстанциях не нашлось даже 1 процента средств, необходимых
для издания. Впрочем, столь ли уж безобидна названная
проза, коли ее и сейчас опасаются? В обком жаловаться
не побежишь, а все же… Ну, как окажется, что кто-нибудь
узнает себя в весьма типичных героях?
Работая с документами за последние десять лет, твердо
запомнили: нет ничего тайного, что не стало бы явным.
Так что история все расставит по своим местам, и
воздаст должное боязливой городской культуре, и
местным «патриотам», которые уже четверть
века все «спасают Кузбасс от Кушниковского
антисоветского пера». Точнее – свои убогие
представления о том, какой должна быть правдивая
история, литература и культура любого края. Небезопасное
занятие, если учесть, что история ничего не забывает
и ничего не прощает…
В. Тогулев.
|
